Российскому дореволюционному кино было отпущено мало времени; из тех, кто тогда начинал, одни достигли зрелости уже при Советах, другие — и вовсе в эмиграции. Среди них было немало умелых режиссёров, искусных операторов, не говоря уже об актёрах, но почти всех их корректнее всего было бы назвать «многообещающими», кто-то обещания потом исполнил, кому-то не довелось. 

И один лишь Евгений Бауэр не нуждается во всех этих оговорках. Плоть от плоти и дух от духа русского модерна, Бауэр создал собственный, авторский, цельный кинематограф, где излом жеста тонет в шуме большого города, где распахнутым глазам вдруг предстаёт тайная истина о мире, а тела трепещут, пока не застынут в статуи. Протазанов, Чардынин, великий Мозжухин — все они перевалят через разлом Октября и смогут продолжиться, ловя ритмы ревущих двадцатых и переплавляя их в новые кадры и сюжеты.

Кинематограф Бауэра — Атлантида не то Китеж русской культуры, навсегда ушедший в прозрачные, как киноплёнка, глубокие воды исторической памяти.